Бурасов
из тех людей, кто свою боль прячет за шуткой
Мы сидим за столом в доме, построенном в 1951 году. Здесь старенькое почти все: венские стулья, альбомы с фотографиями на столе, пожелтевшие листы документов, удостоверения, в том числе наградные. Есть редкие награды, например орден Октябрьской Революции. Хозяин тоже не молод, 25 декабря этого года Ф.П. Бурасову исполняется 91 год. День шахтера — профессиональный праздник Филиппа Петровича. В 1948 году он, после окончания Черемховского горного техникума по специальности: «Подземная разработка угольных месторождений», начал работать в шахте горным мастером. А последняя запись в трудовой книжке — от 30 августа 1996 года, аккурат после Дня шахтера, «Уволен в связи с сокращением штата…». В том году Филиппу Петровичу исполнялось 67 лет, 48 из которых были отданы работе в горной промышленности. В 70-80-х фамилия Бурасов на Беловском руднике внушала уважение, а порой и боязнь. Позади долгая жизнь, есть что вспомнить и рассказать. А из чего наша жизнь состоит? Из счастливых и горестных мгновений.
Мгновения, как вся жизнь
— Какой день в своей жизни считаете самым радостным?
— В 1956 году познакомили меня с молодой учительницей русского языка и литературы Верой Константиновной Панкратовой. Она мне сразу приглянулась: статная, красивая, а главное — серьезная, ответственная. Мы прожили вместе 58 счастливых годков. Шесть лет назад не стало моей Верочки.
— Филипп Петрович, а какой еще самый тяжелый день был в вашей жизни?
— Самый трагичный — 30 апреля 1984 года. Тогда из-за взрыва на Колмогоровском участке шахты «Пионерка» погибло 35 горняков. На моей памяти у нас на Беловском руднике страшнее этой аварии не было, — заключил ветеран.
Читатель, прежде чем я поведаю вам о тех горестных воспоминаниях, надо рассказать о трудовом пути Бурасова.
Родился Филипп 25 декабря 1929 года в деревне Ирныкши Архангельского района Башкирской АССР. Его родители, отец — Петр Михайлович и мама — Мария Васильевна, были с одного 1908 года. Начало тридцатых — не самые благополучные годы. Жилось тяжело, неурожай, а за ним и голод были в порядке вещей. В 1932 году приехал в село уполномоченный из органов, стал вербовать на переселение на восток, поднимать угольную промышленность. Отец попал в Иркутскую область, в шахтерский город Черемхово, устроился на шахту проходчиком. «Следом и нас перевез, как жилье получил, — вспоминает Филипп Петрович. — Отец в 1942 году травмировался в шахте, а в 1943-м — скончался. Ему всего 35 было! А в 1944-м, после окончания 8 классов, я и сам в горный техникум пошел. Мама, конечно, переживала: «Гляди, Филя, в шахте куда ни попадя не суйся, поосторожней там, а то — не дай бог. Видишь, вон что с отцом-то приключилось». Сама она в ту пору работала на стройках штукатуром-маляром.
Гибель отца, мамины переживания или еще что-то, но так сложилось, что в шахте Филиппу Петровичу выпала стезя охраны труда и техники безопасности.
— Я техникум окончил, два года на шахте №8 в Черемхове отработал и поступил на ускоренный курс в Иркутский горно-металлургический институт, — продолжает ветеран. — А уже в декабре 1952 года получил диплом горного инженера и направление в Кемеровскую область на работу. Так я оказался в Белове. Дипломированных специалистов не хватало, и меня, двадцатитрехлетнего, сразу приняли помощником начальника добычного участка №3 шахты «Бабанаковская». Так 3 февраля 1953 года началась моя беловская биография.
Посадчики
Уголь добывали при помощи взрывчатки, а лаву крепили деревянными стойками. Самая высокооплачиваемая работа была у посадчиков. Они не входили в состав добычного участка, а работали по вызову по всей шахте. Это были отчаянные мужики. Острый топор на длинном топорище, хороший слух, чутье, ловкость и быстрота — вот их рабочие инструменты. Слух, говоришь, зачем? Смотри: уголь вынули, образовалось выработанное пространство, на которое действует горное давление. Чтобы не завалило выработку, пробивается органный ряд вдоль всей лавы. Стойки из круглого леса плотно, как забор, ставятся друг к другу, а через каждые 5 метров оставляется семидесятисантиметровое окно — проход в этой деревянной стене. Шеренги органного ряда выставлялись метров через 5 друг от друга, а между ними кровлю поддерживали деревянные стойки вразброс. Чем больше выработанное пространство, тем сильнее горное давление. Поэтому гору надо было разгружать периодическими управляемыми посадками кровли. Как? Посадчики через окна в органном ряду заходили в отработанное пространство, где от горного давления уже трещали, лопались вдоль или ломались верхушки стоек, и вырубали оставшееся крепление, прислушиваясь к страшной музыке: звукам сминаемой и раскалываемой деревянной крепи. Рубить надо было так, чтобы уловить момент, когда все — сейчас кровля будет садиться. Последней подсказкой служила каменная капель — пока еще небольшие кусочки породы начинали отслаиваться от кровли и падать. Все, надо бежать. Понятно, что кроме высокой зарплаты у посадчиков был и самый большой и тяжелый травматизм. Редко, но бывало — лава садилась по-черному, когда горное давление оказывалось сильнее крепи, и все выработанное пространство по самую грудь забоя заваливало. Если кто был в тот момент в лаве, уцелеть было невозможно.
Пыли глотали столько, что уснуть могли только сидя
У навалоотбойщиков — горнорабочих, грузивших отбитый уголь на лавный конвейер, были свои проблемы — угольная пыль. В бригаде было человек 7-8, и если первый орудовал широкой лопатой-подборкой на свежей струе воздуха, то чем дальше находился рабочий, тем больше ему доставалось пыли, которую подняли своей работой предыдущие. Поэтому антракоз — это когда легкие забиваются углем, — профессиональная болезнь угледобытчиков. Порой придет шахтер домой, хочет прилечь, но сразу задыхается. Приткнется в подушках, сидя на диване, так и заснет. Потом раздышится, и вроде ничего, жить можно. Но к пенсии у многих объем легких значительно снижался. Кто потом по комиссиям походил, добился — регресс получают: 10, 20, 30%, а кто и все 60%, в зависимости от ущерба.
Время шло, появились индивидуальные респираторы-лепестки, предварительная пропитка угля водой, орошение. Но и сейчас пыли в шахте хватает. На улицах Белова и других шахтерских городов мужчины с как бы подведенными черными глазами — не редкость. Въевшуюся угольную пыль труднее всего смыть в ресничной зоне глаз.
С места в карьеру
Поработал молодой инженер на добычном участке недолго, потребовался грамотный руководитель на участок вентиляции. Уже в июне 1953 года Бурасов был переведен начальником подземной вентиляции.
На вентиляции были свои сложности. Приборы контроля примитивные, специалистов не хватало. Филипп Петрович вспоминает:
— Газ метан замеряли бензиновыми осветительными лампами. Наличие и количество метана определяли по величине ореола пламени над фитилем, до этого были еще более опасные карбидные лампы. Зажигать и те, и другие можно было только на поверхности. А случалось, и под землей гасли. По правилам надо было брать сопровождающего и выходить на поверхность. А это потери рабочего времени. Спрашиваю у десятника вентиляции, мол, ты был в таком-то забое, как там с газом? Говорит, что газа вроде нет. Я ему: «Ты мне пальцем покажи, где в то время ореол в лампе был, до какой отметки доходило!». Вот так и контролировали.
Первая потеря
— Аварии случались. У меня газомерщица Тамара Костинева в сентябре 1954 года погибла. Тогда на «Бабанаковской» руддвор на горизонте -35 метров расширяли. С нарушением правил безопасности произвели взрывания — два подряд без достаточного проветривания после первого. Высвободившийся из угольного пласта газ плюс пыль при втором взрыве сами стали взрывчаткой. Тогда взрывник, двое проходчиков и наша Тамара ушли навсегда.
Филипп Петрович, погрузившись в воспоминания, задумывается, потом продолжает:
— Сейчас это бы назвали человеческим фактором.
Он достает пожелтевшие от времени документы.
— Вот, читай.
Пока гром не грянет, мужик не перекрестится
«Второму секретарю Беловского ГК КПСС тов. Волкову Н.Н. ИНФОРМАЦИЯ от 09.01.84 г.
О состоянии техники безопасности, производственном травматизме, аварийности за 1983 год на подконтрольных предприятиях Беловской РГТИ.
…Из-за недостаточного внимания к вопросам безопасности со стороны первых руководителей и служб шахт (в 1983 году) были допущены случаи со смертельными и тяжелыми исходами. На шахте «Инская» — 2 смертельных случая, на «Пионерке» — 2 тяжелых и 1 смертельный, на «Западной» — 1 смертельный, на БШСУ — 1 смертельный случай…
Основной причиной смертельного травматизма явилось ослабление производственно-технологической дисциплины и профилактической работы среди рабочих и надзора шахты…»
Далее подробный анализ на 5 листах с примерами. Вот один из них: «Так, на Грамотеинском ШУ, на участке №3 (начальник участка — Березов) при проходке восстающего забоя (гезенка №2) 07.12.83 группа проходчиков из трех человек поднялась в непроветриваемый забой, не имея прибора для замера газа, закурили в забое, произошла вспышка газа метана, и все они были травмированы (обожжены). На месте аварии найдены папиросы, спички».
Под документом стоит подпись: «Начальник Беловской РГТИ Ф.П. Бурасов».
Да, Филипп Петрович из начальника участка вентиляции в 1964 году вырос в помощника главного инженера, а в 1966-м был переведен в Беловскую районную горно-техническую инспекцию (РГТИ). Сначала — просто инспектором, через 10 лет стал заместителем первого руководителя, а в 1978 году возглавил РГТИ.
К тому времени в шахтах появились приборы, контролирующие количество поступающего воздуха в забой, наличие газа, утечек электрического тока. И не просто измерительные приборы, а автоматика, которая предупредит опасную ситуацию, отключит электроэнергию, остановит горные работы. Казалось бы, аварии из-за газа должны уйти в прошлое, но дважды два четыре не получалось. Не срастались кончики двух позиций: планы по угледобыче и проходке и время, необходимое для проветривания горных выработок. А нет плана — нет премий и хорошей зарплаты. Автоматика мешала высокопроизводительному труду, и тогда ее стали блокировать. Газовый датчик залепливали глиной, и он постоянно показывал: метана ноль. Воздушный датчик блокировали диодом. В общем, отключить автоматику ума хватало. И пошло-поехало, пока гром не грянет. Горные мастера, первые контролеры за техникой безопасности, часто сами закрывали глаза на нарушения, — план надо давать.
Самым действенным контролером была горная инспекция. Ее боялись, уважали, старались задобрить. Я, автор этого очерка, сам работал на шахтах в разных должностях с 1971 по 1984 год. И отлично помню, как шелестело по шахте, когда приходила горно-техническая инспекция. Порой в ход шло все: от коньяка до женских чар и каких-нибудь материалов с шахты — бэушных рештаков, которые годились на изготовления металлических гаражей, шахтовых вагонеток — отличной емкости под воду на сад или усадьбу. Есть такая вагонетка и у Бурасова. Только получил он ее вполне законным путем после закрытия шахты «Пионерка». Филипп Петрович говорит, что никогда не шел ни на какие сделки. Да и по его старому дому видно, что начальник инспекции и стройматериалы с шахты — не родня.
Партия — наш рулевой
Самый страшный враг в шахте — разгильдяйство, пренебрежение к правилам безопасности по формулам: «Я так хочу», «Другие делали — и ничего». О таких вопиющих фактах и сообщал в январе 1984 года Бурасов в горком партии. Почему в горком? Да, инспекция могла и приостанавливала горные работы, когда выявляла явные нарушения. Но инспекторов было немного, и главный упор при социализме делался на сознание человека, на воспитательные функции трудового коллектива, профсоюзов. Тогда даже существовали товарищеские суды! Но самой авторитетной организацией с реальной властью была партия. Хозяйствующие организации назначали руководителей предприятий, но обязательно с утверждением в горкоме. В комиссиях на бюро, а то и пленумах рассматривались все важные производственные вопросы. На шахте главным был директор, но шахтовая же партийная организация могла с него потребовать отчет по любому вопросу: от выполнения производственного плана и состояния техники безопасности до личной жизни. Об этом даже анекдоты складывали. Например, приглашают на заседание бюро директора шахты, и секретарь парткома спрашивает: «Что же это такое, Иван Иванович! Говорят, что с секретаршей живешь! — Да ну, один раз живнул — уже живешь!». За производственные упущения или несоответствующий моральный облик партийный орган вполне мог выразить недоверие руководителю, и тогда — прощай, должность.
Поэтому начальник РГТИ обратился за помощью по наведению порядка в трудовой и производственной дисциплине на шахтах именно в ГК КПСС. Он как чувствовал надвигающуюся беду. И она случилась. Вот строки из акта расследования аварии.
Что увидели горноспасатели
«30 апреля 1984 года произошел взрыв метана и угольной пыли в монтажной камере 6 пласта «Байкаимский» (второй район шахты «Пионерка»). Воздействию подверглись 10 000 метров горных выработок, из них 6 000 метров имели разрушения крепи и завалы. Сила взрыва распространилась на 15 000 метров: были разрушены все вентиляционные и поверхностные сооружения на бремсбергах. Погибли 35 шахтеров».
Только вдумайтесь: на протяжении 6 километров горные выработки разрушены полностью — поломанная крепь, рельсы, конвейеры, горная техника — все превратилось в груды металла, заваленные горной породой.
У Филиппа Петровича и сейчас все это ярко стоит перед глазами:
— Когда взрыв произошел, по плану ликвидации аварии вызывают горноспасателей. Они первыми спускаются в защитном снаряжении в шахту. Потом докладывают где, что, какие разрушения. Так вот, среди прочего сообщают, что обнаружено тело горняка в нише на сопряжении вентиляционного штрека с лавой. У того моториста, уж не буду называть его фамилию, он покойник, что уж теперь, в зубах сигарета торчала! Он находился в нише глубиной 1,5-2 метра, а там проветривание нарушено было. Газ и скопился.
Но аварию свалили на что? Приезжал тогда разбираться министр угольной промышленности Б.Ф. Братченко. А если фактическую историю рассказать, ему же шею на Политбюро в ЦК свернут за то, что в шахте курят. Ну и смоделировали, что при расширении монтажной камеры упала порода, перебила кабель, искра и взрыв. А на самом деле было грубое нарушение правил безопасности — курение в шахте. Там еще и воздуха для проветривания не хватало. Сбойки прошли, воздушную струю закоротили, а перемычку не поставили. Все это в совокупности привело к взрыву и групповому несчастному случаю. Да, опять пресловутый человеческий фактор. В шахте не получается по формуле «Каждый за себя в ответе». Каждый — за всех!
Страна, дом, семья
— Филипп Петрович, а что бы вы хотели взять из той жизни при социализме в сегодняшний день?
— Спокойную жизнь. Тогда такого воровства, коррупции, столько убийств, как сейчас, не было. Учились бесплатно. Я в техникуме еще и стипендию получал.
Я в Белово на шахту в 1953-м прибыл, а уже через год поехал по профсоюзной путевке в санаторий имени Орджоникидзе в Адлер.
Опять же, квартиры бесплатно давали. Молодым специалистам — в первую очередь. Ценили! В феврале я приехал, а уже в марте, холостой еще, а получил жилье! Моя будущая супруга Вера, молодая учительница, тоже была обеспечена сразу. Трудящихся уважали, шахтеры порой больше директора получали.
Здравоохранение было все бесплатное. Электричество, вода, отопление — все копейки стоило. Экранный герой Савелия Крамарова зарплату в 240 рублей пересчитал на водку. Вышло 80 поллитровок. Из них за семейную квартиру уходило три, за свет — две, за телефон — одна. Вы сейчас уложитесь с оплатой за все коммунальные услуги, включая мусор, в три поллитровки!? Вот!
— Вы говорили, что встреча с Верой — ваш самый счастливый день в жизни. А свадьбу помните?
— Геннадий Лямсберг, Александр Торгашин — друзья мои — все уже женатые были, пришли со вторыми половинками. Николай Сальников еще холостой. Собирались в моем доме. Сугробы — штакетника не видать! Попросили на шахте бульдозер, почистили дорогу. А то гостям не добраться. Шел 1957 год. Из напитков тогда была водка. Да моя мать брагу поставила. Два дня гуляли. Нас тогда не так водка пьянила, как молодость, ощущение близости любимых.
Сын Геннадий в 1958-м родился, в 1960 году — Татьяна, в 1967-м — Лариса. Все выросли хорошими людьми. У меня уже и внуки, и правнук имеется.
— Помогают?
— А как же! Я еще сам все могу и дома, и в огороде, но скорость уже не та. Все приходят, приезжают, и дом помогают обиходить, и на приусадебном участке. А звонят в день по нескольку раз.
Эпилог
В понедельник, 24 августа, я приехал к Филиппу Петровичу, чтобы читать с ним написанный материал.
— Владимир Николаевич, а ведь я в субботу в аварию попал, — сообщил он.
Вот те на, думаю, за рулем уже не ездит, хотя, несмотря на 90 с гаком, голова у старого шахтера в порядке — хорошо ориентируется во всех событиях, как в прошлых, так и в нынешних, газеты читает, сам в аптеку может сходить, если надо. Да еще и шутит при этом. Дайте, говорит, мне такое лекарство, чтобы я в космос не улетел. Провизор едва догадалась, о чем речь. Да и дома со всем управляется, можно сказать, без больших проблем. Что же случилось?
— Баня у меня своя, истопил и пошел, как обычно, помыться-попариться. И, видимо, получил тепловой удар, потерял сознание и спиной прислонился к котлу с горячей водой. Ожог вот.
— Один, что ли, был?
— Сын меня контролировал: заходил, спрашивал, в порядке ли я. А тут он отвернулся, и я навернулся, — чуть морщась, улыбается Филипп Петрович.
Бурасов — из тех людей, кто свою боль прячет за шуткой. Вот такой он — «Ударник коммунистического труда», «Победитель социалистического соревнования».
Владимир ГОЛУБНИЧИЙ