Саперы в штыковые атаки не ходят
Иван Степанович Ковжун был уникальной своего рода личностью среди угольных генералов Кузбасса
Не так давно на телеканале «Звезда» показали фильм «Ладога», где речь шла о событиях, якобы имевших место на легендарной Дороге жизни во время Великой Отечественной войны. Картина началась с фальши: по льду Ладожского озера двигается колонна полуторок с ярко включенными фарами. И я тут же подумал о нашем земляке-кемеровчанине-фронтовике Иване Степановиче Ковжуне, который в то время воевал под Ленинградом, на Волховском фронте. Из его воспоминаний вы и поймете, где прокололись авторы фильма. Но все по порядку.
Иван Степанович Ковжун — известный в Кемеровской области горняк. В 50-60-е годы работал на руководящих должностях в угольной промышленности Кузбасса.
После окончания семилетки он поступил в Кемеровский горно-угольный техникум, который с успехом закончил в декабре 1941 года.
Трудовую деятельность начал в январе 1942-го на кемеровской шахте «Северная» горным мастером.
— Где-то в начале 1942 года нас — восемнадцатилетних парней, молодых горняков собрали в Рудничном райкоме партии,— вспоминал Иван Степанович. Перед каждым лежал листок бумаги и карандаш. Военком коротко рассказал о положении на фронте. А оно было очень тяжелым. Свою речь закончил словами: «Мы знаем, что у каждого из вас есть бронь. Но также знаем, что среди вас есть люди, кто от нее откажется и пойдет на фронт защищать Родину».
Все, как один, написали отказ от брони с просьбой направить его на фронт.
Час Ивана Ковжуна пробил в мае. Его вызвали в военкомат и направили в Новосибирск, в школу радиоспециалистов. После трехмесячных курсов он уже был под Москвой, в Нахабино. Попал в инженерно-саперные войска. Часть направили в самое пекло — под Ленинград, на Волховский фронт. Инженерно-саперные войска в штыковые атаки не ходят. Занимаются минированием-разминированием, возводят мосты, переправы. Молодому бойцу Ивану Ковжуну довелось быть среди строителей знаменитой Дороги жизни. Ее проложили зимой по льду Ладожского озера. Сооружение в общем-то простецкое — деревянные брусья укладывали на лед, а сверху покрывали досками. Дорога связывала Ленинград с «большой землей». В город везли продовольствие, а оттуда вывозили больных, стариков и детей.
Иван Степанович вспоминал:
— После того как мы проложили дорогу, перед батальоном выступил политрук. Дело в том, что каждую машину должны были сопровождать два бойца. Они ложились на передние крылья автомобиля и фонарями ночью освещали дорогу, корректировали движение. Свет фар привлекал бомбардировщиков противника. А маломощные фонари были не так заметны. Но все равно частенько попадали под бомбежку. В такие рейды я ходил неоднократно. За что и был награжден медалью «За отвагу».
Иван Ковжун участвовал и в прорыве блокады Ленинграда.
— В этой операции погибло особенно много моих товарищей,— вспоминал Иван Степанович. Немцы ожидали нашего наступления. А потому все подступы к их позициям были тщательно заминированы. В начале войны у них, как и у нас, взрыватели находились сверху мины. А затем немцы стали изготавливать мины, где взрыватель размещался сбоку. Наши ребята проделывали проходы в минных полях перед позициями противника накануне наступления под Ленинградом и не сразу разгадали эту хитрость. А потому многие погибли. Жуткая картина, когда сапер подрывается на мине. Взрыв. И в воздухе только два-три зуба и капля крови…
После прорыва блокады наши войска гнали противника до самого Пскова. Здесь фашисты соорудили мощный укрепрайон. Наступление Красной армии было приостановлено. Над позициями советских войск кружили немецкие самолеты, сбрасывали листовки, где призывали на этом рубеже закончить войну. Командование Красной армии на это не согласилось. В этом походе Иван Ковжун был начальником радиостанции. Пригодились все-таки навыки, приобретенные в новосибирской школе радиоспециалистов.
Довелось Ковжуну участвовать и в освобождении Прибалтики. И вот здесь-то ему пришлось с врагом столкнуться, как говорится, лицом к лицу.
Иван Степанович вспоминал:
— Когда мы вступили на территорию Прибалтики, в полях поспели хлеба. Выросли в человеческий рост. Местные жители нам сообщили, что не все немцы успели отступить, многие прячутся в хлебах и в небольших лесах.
Однажды была команда прочесать местность. Шли цепью, но так, чтобы друг друга видеть и слышать. Я наткнулся на бутылку с зажигательной смесью, бросил ее в камень, но не попал. Бутылка покатилась под откос. Я за ней. Догнал. Посмотрел вперед, куда бы ее бросить. И обомлел. Прямо передо мной был блиндаж, а рядом немцы — пять человек. Дал по ним очередь. Они в ответ застрочили. На шум сбежались наши ребята. И немцы сдались.
Война сержанта Ивана Ковжуна закончилась в Риге. Когда вышел приказ Верховного главнокомандующего о демобилизации, Ковжуна вызвали в штаб. Иван Степанович вспоминал:
— В штабе говорят: «Напиши домой, пусть тебе документы вышлют, что ты горный техник, быстрее демобилизуешься». А я еще в начале войны попросил жену, и она выслала мне по почте настоящий диплом. На всякий случай. Я его зашил во внутренний карман гимнастерки. И воевал вместе с ним. Поэтому я тут же его предъявил.
Демобилизовавшись, фронтовик Иван Ковжун решил осесть в Новокузнецке. В тресте «Куйбышевуголь», куда он обратился, его направили на шахту имени Орджоникидзе. Назначили помощником начальника участка. И здесь он вновь лицом к лицу столкнулся с… немцами. На шахте работали пленные. Трудились неплохо. Но однажды вышел конфликт.
Иван Степанович вспоминал:
— Прихожу как-то в забой. Смотрю: отпалка произведена, а породу не убрали. Говорю их бригадиру, он малость по-русски понимал: «Породу надо бы убрать, не то я вам дам прикурить…». Бугор, видать, принял это за серьезную угрозу. И когда я малость отвлекся, врезал мне в ухо. Тут я не удержался. Сказал: «А теперь будет бить русский солдат». Отметелил его по первое число. Когда поднялся на поверхность, меня уже ждало все шахтовое и лагерное начальство. Лагерники давай мораль читать. К пленным, мол, надо относиться гуманно. То да се. Ну, думаю, выгонят меня из шахты. Но тут вступился за меня наш парторг: «Да как он смел вообще руку поднять на солдата-победителя». Отбили меня от лагерного начальства.
В 1953 году Ивану Степановичу Ковжуну доверили возглавить киселевскую шахту 7-бис. Был ему в ту пору 31 год. И был он самым молодым из директоров шахт бассейна. Предприятие в то время ни с того ни с сего резко сдало в добыче угля. Ковжун, как и полагается молодому руководителю, начал изучать ситуацию. Дневал и ночевал на шахте. А причина отставания коллектива была простой — не было элементарной трудовой дисциплины.
— Пришлось закручивать гайки, — вспоминал Ковжун. Меня даже поругивали в тресте за это. Но мы создали хороший очистной фронт. И дела на шахте пошли в гору.
Пошли дела в гору и у молодого вожака горняцких коллективов Ивана Степановича Ковжуна. В 1958 году, после трехгодичной работы в тресте «Кагановичуголь» начальником технического отдела, его назначили директором шахты «Суртаиха». Наследство ему досталось от опытного руководителя Петра Федоровича Шарапова. И было, надо сказать, добрым. Шахта работала стабильно, коллектив был крепким.
И все-таки Ковжуну пришлось пару лет потрудиться, прежде чем «Суртаиха» Киселевского рудника прогремела на весь Советский Союз. В марте 1960 года коллектив одержал выдающуюся победу. Производительность труда рабочего на добыче впервые достигла 106,4 тонны. Это был самый высокий показатель в стране при подземном способе добычи.
Уголь на шахте выдавался в основном из щитовых забоев, доля лав была сведена до 1,8 процента общей добычи. На круглых пластах малой мощности были внедрены арочные щиты. В марте из-под каждого щитового перекрытия было выдано почти на 500 тонн угля больше, чем добывалось в 1959 году. На участке №3 бригада щитовиков Н.И. Цветкова добыла почти 14 тысяч тонн угля, перекрыла план на 1 200 тонн.
Пока мужал как крупный руководитель Иван Степанович Ковжун, выросли и его дети — сыновья Вячеслав, Юрий, Владимир и Александр. Старшие поступили в разные учебные заведения областного центра. И Иван Степанович стал просить у областного начальства перевода на какую-либо из шахт поближе к Кемерову. И в 1964 году его назначили директором березовской шахты «Южная», где он отработал еще одну свою директорскую «пятилетку».
А перед уходом на пенсию четыре года, с 1969 по 1973 год, работал заместителем начальника технического отдела комбината «Кузбассуголь».
Иван Степанович Ковжун — уникальная своего рода личность среди угольных генералов Кузбасса. Проработав в отрасли более 30 лет на руководящих должностях, он не имеет ни правительственных, ни ведомственных званий и наград. В чем же дело?
— Да я всю жизнь правду-матку резал в глаза, невзирая на авторитеты. Языкастым был. А потому неудобен был некоторым большим начальникам: и областным, и отраслевым, — вспоминал Иван Степанович. Но свой вклад в угольную промышленность Кузбасса я внес. И надеюсь, достойный. А на парадном пиджаке у меня есть орден Отечественной войны I степени, медали «За отвагу», «За оборону Ленинграда», «За победу над Германией». А самое главное — я четырех сыновей воспитал: один — медик, другой — моряк, третий — горняк, четвертый — милиционер. Значит жизнь я прожил не зря.
Сергей Лепихин